Мне тридцать два. И я фаталистка. Что называется, махровая. Никогда не думала, что скажу это. Да и никогда не собиралась становиться ею. А вот именно сейчас, я согласна с афоризмом, что от судьбы не уйдёшь, не убежишь, не уплывешь. Всё равно примется догонять, а догнав… Тут уж, как говориться, от судьбы не уйдёшь, не убежишь… Круг замкнулся.
Мои родители поехали в свадебное путешествие в Сочи. Середина семидесятых годов прошлого века. Мама только-только окончила институт, папа только-только отслужил в армии. До свадьбы они встречались девять лет. Она ждала его из этой самой армии, он привёз ей оттуда дефицитные чехословацкие сапоги. Почему они поехали в свадебное путешествие именно Сочи, я не знаю. Всё время забываю спросить. Но не это главное. В Сочи, они сняли комнатку в небольшом домике. Кроме них и хозяйки там проживали две сестры, довольно таки пожилые дамы. Дамы были из Ленинграда и, что называется, «из бывших». С ридикюлями, брильянтовыми серёжками и свежим перманентом на куцых кудельках и маникюром на артритных пальчиках. Мама и папа для них были Светочка и Женечка, они всячески старались принять участие в жизни «наших молодых», чем, по словам мамы, основательно подпортили им первый совместный отдых. Советы, пожелания, просьбы, казалось, они и не уезжали от своих родных мам и бабушек. В общем, смирившись с судьбой, «молодые» попытались сделать их совместное существование более - менее сносным и приятным для обеих сторон. Под конец отдыха бабульки всё равно души в них не чаяли, а молодожены всеми силами души открещивались от немедленной покупки билета до Ленинграда и проживания у гостеприимных сестёр «столько, сколько хотите, хоть навсегда». Я помню тетрадный листочек в клеточку, на котором карандашом был нацарапан адрес:
«Ленинград, Невский проспект…». Он и сейчас лежит в коробке с документами и старыми черно-белыми фотографиями. Только на нём уже давно ничего не видно.
Маленький, заснеженный поселок в Сибири. Родители строят БАМ, я в детском саду готовлюсь к утреннику, посвященному 7 ноября. С двумя девочками мы поём про крейсер «Аврору». Я солирую в первом куплете. Дремлет притихший северный город. Как может город дремать? Город – это такое место, где много людей и огней по ночам. Он не то что не дремлет, но и не засыпает никогда. У меня в городе живёт бабушка, я знаю. Я к ней в гости на самолёте лечу аж шесть часов. В книжке про Африку картинка, под ней надпись: «Дремлющий лев под деревом». Далёкий северный город для меня похож на этого льва, лежащего на боку и улыбающегося каким-то своим львиным снам. Ну, ведь, правильно же?
А крейсер «Аврора» - это такой корабль. Он в Ленинграде стоит. Мне мама сказала.
1988 год. Едем из аэропорта в Адлере в сторону Сочи и видим афишу «Александр Розенбаум. Один концерт». Сняв комнату и побросав там вещи, летим к концертному залу, правдами-неправдами удаётся купить один билет в первом ряду. Проходим по нему все втроём. Открытая площадка, зелёный театр в парке имени Фрунзе. По счастливой случайности, рядом оказывается свободное место. Я попеременно сижу на коленях у папы и мамы. Многое не понимаю. Не понимаю, почему этому лысому, усатому человеку, стоящему на сцене с одной только гитарой аплодируют так сильно и страстно, почему ему несут цветы молодые мужчины в орденах и почему эти мужчины плачут. А потом пошел дождь, и он со сцены, смеясь, спросил родителей: «Девочка не промокнет?». И откуда-то сзади нам передали зонт.
- Пап, а откуда он?
- Из Ленинграда.
Фильм «Вам и не снилось». Сколько мне? Лет десять. Когда Катя идёт по замёрзшему городу и от воды поднимается пар. У нас тоже от речки на окраине посёлка пар поднимается, вот только по берегам багульник растёт и кедры. А в фильме дома высокие, красивые и мосты каменные. Ромка смотрит на Катю из окна во двор колодец. Как это могут быть такие дома, которые стоят так близко и смотрят друг на друга узкими, высокими окнами? И квартиры такие необычные, с длинными коридорами.
- Катя улетела в Ленинград…
Непонятный, странный город-лев.
Снова Сочи. Тот же Зелёный театр в парке. Четверо сумасшедших парней в серых костюмах и узких красных галстуках. Я смеюсь над тем, как прыгает самый кучерявый из них, и мне очень нравится второй солист, который поёт песню про «Привет»
- Папа, это что, «Битлз»?
- Нет, - папа смеётся. - Это бит-квартет «Секрет». Они из Ленинграда.
Помните, в детстве все спрашивали «ты за солнце или за луну?» или «ты за Пугачеву или Ротару»? Мы ещё говорили «ты за Ленинград или Москву?». Большая часть моих друзей не выезжала дальше нашего районного центра. А я говорила, что за Ленинград. Вот.
Маленький городок на Южном Урале. К четвёртому классу нас всех уже приняли в пионеры. Учительница сказала, что нам надо выбрать пионера-героя, имя которого будет носить наш отряд. Мы, тридцать балбесов, баранами смотрим на неё. Она предлагает Таню Савичеву. Никто не знает, кто это такая. Павлик Морозов, Валя Котик, Володя Дубинин. Кто такая эта Таня?
Учительница прочитала нам её дневник. Не могу вам передать, какое впечатление на меня, десятилетнего человека, живущего через сорок лет после окончания Войны, произвели слова, написанные в нём. Как я плакала дома, представляя, что этот ужас случился со мной, с моими родителями. Ведь у детства нет сострадания, есть только вопросы «а как бы я?», «а что, если бы со мной…» Фраза «осталась одна Таня». Мне 31, и мне до сих пор страшно, когда я думаю об этом.
- А откуда она, Нина Александровна?
- Из Ленинграда.
Потом был фильм «Зимняя вишня». Посмотрев его в двенадцать лет, я стала просить маму, что бы мы поехали в отпуск в Ленинград. Но родители считают, что ребёнку нужно море и солнце и мы всё так же ездим в Сочи.
А потом был фильм «Как стать звездой». Из него я узнала про «Лицедеев» с Асисяем и про то, что второго солиста квартета «Секрет» зовут Максим.
«Приключения итальянцев в России», «Седьмое небо», «Ирония судьбы». Я узнавала город по фильмам.
«Форум», «Кино», «Колибри». Я узнавала город по музыке.
Начало девяностых. Тётя достала мне путёвку в пионерлагерь в Ярославской области. Там отдыхали дети со всего Советского Союза. Он был славен тем, что там не было режима вообще и всех атрибутов обычного лагеря в частности, как-то отрядов, воспитателей и палат на десять человек. Ещё там бесплатно давали фанту и туда приезжали отдыхать американские школьники. Тогда только-только началась практика выезжать заграницу по обмену, и всё это было жуть, как интересно, и путевку в этот лагерь достать было так же нереально, как сейчас полететь на Марс.
Американцы в мою смену не приехали. Зато приехали ленинградцы. Они были намного интересней, продвинутей, как сейчас говорят, всех. Девочки были одеты гораздо модней всех остальных, со стильными стрижками, они слушали какую-то другую музыку, говорили чуть-чуть по-другому. Мальчики просто были красавчиками. Определение красавчика в четырнадцать лет в девяностом году: модные джинсы, кроссовки, тёмные очки, плеер с наушниками, обязательная бейсболка и совершеннейшее игнорирование девчонок. Ленинградцы держались обособленно и высокомерно. Все мечтали попасть к ним в компанию, но их своеобразная клановость делала эти попытки довольно таки тщетными. Я жила в одной комнате с Лизой. Она была на пару лет младше меня, ей было откровенно скучно в лагере, мои жалкие попытки наладить отношения ни к чему не приводили. Она звонила родителям и плакала. Через пару дней за ней из Ленинграда пришла огромная чёрная иностранная машина с шофером. Мы, правда, на прощание обменялись адресами и честно переписывались пару лет. Так вот тогда я решила, что в Ленинграде все такие вредные и на время разочаровалась в городе-льве.
Позже я поняла, что вредин хватает везде: и в Ленинграде, и в Москве, и в Челябинске, и, наверное, в Мадриде их одинаковое количество.
Апрель 1995 год. Москва. Я с Аликом, моим однокашником, пришла на Поклонную гору. Наш институт находился от неё в трёх автобусных остановках. Мы прогуливали скучнейшую лекцию по макроэкономическому анализу. Подошли к только что построенному музею Великой Отечественной войны, который должен был открыться 9 мая, в день 50-летия Победы. К нашему удивлению, музей уже работал. И пускали туда бесплатно. Диорамы. Кажется, их было пять или шесть. «Сталинградская битва», «Наступление под Москвой», «Форсирование Днепра». «Блокада Ленинграда». Я долго не могла оторвать взгляд от этой жуткой картины. Самой жуткой для меня. Тогда, перед открытием она была ещё незакончена, не были подсвечены дома. Тёмная, скованная льдом река, мост, заваленный снегом, свинцовое небо, орудие, направленное на чёрные, неживые дома … Холод и страх от этой реалистичной картины заполнял лёгкие, я плакала, я понимала, что не смогла бы так… не смогла бы там…
После окончания института мы с подружками рванули на выходные в Питер. Рвануть на выходные в Питер, когда тебе двадцать два, ты только что устроилась на свою первую работу, получила первую зарплату и всю её просадила на новые наряды к поездке - о, счастье! Мы ехали разными поездами. Девчонки всю ночь провели в вагоне – ресторане, а я наслаждалась обществом семиклассников, едущих на экскурсию. Они шатались по всему вагону, галдели и пытались открыть окна – им, понятное дело, было душно. Звук треснувшего стекла в соседнем купе красноречиво дал понять, что им это удалось. Шатающихся и галдящих школяров в секунду смыло волной праведного гнева проводницы. Остаток ночи весь вагон с тревогой прислушивался к звону стекла, становящегося всё звонче и звонче от проходящих мимо поездов и истеричного детского «береги жопу!». Понятно, что на платформе Московского вокзала я оказалась в далеко не таком трепетном состоянии, как хотелось бы. Довольные физиономии подруг, проведших всю ночь в зажигательном флирте со знакомыми по ресторану, радости не прибавил. Тем не менее, мы спустились в метро и поехали на Проспект Просвещения, где для нас был забронирован номер в какой-то ведомственной гостинице. Когда мы вышли из метро, стало понятно «ху из ху»– девчонки приехали в юбках и на каблуках, я же оделась куда более соответствующе – джинсы и новые сногшибательные сабо. Сногшибательные сабо натёрли мне ноги ещё в Москве. Поэтому тут же, на рынке у метро, я купила у бабульки синие тряпичные кроссовки.
Мы побросали вещи в гостинице и рванули на Невский. И вот тут был тот самый трепет. Я помню, как мы в растерянности стояли у выхода из метро у канала Грибоедова, не знали, куда идти, направо или налево. Нам, собственно, было всё равно. А пришибло нас от одного вида Казанского собора. Выполосканное серое небо, троллейбусные провода, лужи, люди, спешащие по своим делам в то субботнее утро и не замечающие громады здания, в своём великолепии разлетевшегося вдоль проспекта, крылья - колоннады, порталы, огромный, зелёный купол – всё это поражало и вызывало недоумение, что это здание находится в центре большого современного города. Тогда-то я поняла, что город, у которого есть такой собор, действительно не может спать. Он дремлет, как лев на картинке из детства, дремлет, но при первой же опасности поднимает голову, решительно нападает на обидчика, оберегая своих львят ото всех бед и напастей.
В памяти мало что осталось из этой первой поездки. Помню, что мы постоянно что-то ели, ужасно мерзли, как из-за тумана не увидели разводки мостов, как бегали в поисках туалета по всему Невскому (спасибо бабуле за кроссовки!). Как за 70 рублей доехали от Просвещения до Петродворца, как плавали на маленьком катерке по рекам и каналам, и на нас с моста плюнула маленькая девочка. С погодой не повезло: всё время было пасмурно, солнца за два дня мы так и не увидели. Ночную экскурсию по городу мы всю проспали в автобусе - наконец-таки согрелись. Вышли только на Васильевском у морпорта, посмотреть на море и, пардон, опять сходить в туалет.
Вообще-то, если честно, впечатления были неоднозначные. Новостройки, они и в Аддис-Абебе новостройки. А вот гранитные берега рек, мосты, львы, дома, непохожие один на другой, ровные проспекты – казалось, что два разных города находятся на расстоянии 20 минут езды под землёй. Но очень захотелось вернуться наподольше.
Получилось через пять лет. Тогда повезло не только с погодой, но и с компанией. Яркий, солнечный, весенний город, подставляющий свои гранитные бока майскому солнцу, красные флаги, как по заказу из прошлой жизни, в честь Первомая. Петропавловка, Исакий, булочки «Калинки» и молоко «Тёма» на мосту у Эрмитажа. Поездка в Кавголово, странные люди, загорающие на прогалинах у озера, а на склонах ещё снег, зубры-бизоны и ни с чем несравнимый запах огурца от маленькой рыбки, похожей на большую кильку.
А потом добрая половина моей зарплаты уходила на поездки между Москвой и Питером. Вторая половина на то, что бы достойно встречать того, ради, собственно, кого и осуществлялись эти поездки.
А ещё через год я вышла замуж.
Есть такая примета, что уезжающим вслед молодоженам надо кинуть старый башмак. Я правда, не знаю, зачем, но в нас кидали моими старыми кроссовками, купленными в первой поездке.
А ещё через год в довесок к тяжёлому свёртку из ватного одеяла, белоснежного пододеяльника и пяти метров синего банта мне вручили медаль «Рождённому в Санкт-Петербурге».
- Ваня, как называется город, в котором мы живём?
- Петибук.
Скоро мы вместе будем петь про крейсер «Аврора». И круг замкнётся.
