relaxedЭто вело к тому, что особой зависти к ровесникам в детской среде не было. Ну чему тут завидовать, если все как бы есть? Одежда обычная, скромность показательная, все как у всех.
Поэтому выпендривались дорогие детки, в основном, за счет самоделок. А самоделки нам делали папы. Я уже писал как-то про стандартный оружейный набор мальчика 6-10 лет, а именно меч, лук, самострел и прочие радости. У всех это было, но у всех разное.
В принципе, Антон было неплохим мальчиком. Ну то есть претензий лично к нему, к его поведению не было совершенно никаких. Но Антошу тихо ненавидели все дети городка младшего школьного возраста. Терпеть не могли. Старались не общаться. Обходили кругами. Чтобы не выдать лихорадочным блеском детских наивных глаз лютую зависть к этому вроде бы ничем не примечательному мальчику. А завидовали Антоше все поголовно, самой черной и низкой завистью.
Дело в том, что у него был папа. Сам это факт ничем не примечателен, в военном городке папы были у всех, разумеется, но этот папа, был, сцуко, особенным. Ну просто этот сцуко-папа был черным проклятием всех детей городка. А все потому, что у сцуко-папы руки росли исключительно из плечевых суставов и, вдобавок, были если не золотые, то уж точно позолоченные. И этот сцуко-папа умел делать корабли.
Конечно, они были не настоящие корабли. Это были модели кораблей. Не очень большие, от 30 см до полуметра. Но вся соль была в том, что это были не просто модельки для стояния на полке и покрытия пылью, вот уж хренушки, этот сцуко-папа ухитрялся делать абсолютно точные действующие модели на электромоторах. Причем если это была модель ракетного катера - в нем были ракеты и эти ракеты летали, правда, на порохе. Моторчики внутри кораблей были стандартные такие, всякий такие видел, кто когда-нибудь разбирал любую советскую электроигрушку. Но сцуко-папа ухитрялся откуда-то привозить особые насадки на моторчики, такие длинненькие трубки с гребным винтом на конце. Или не насадки, а уже готовые моторчики. Например, в ракетном катере таких моторчиков было аж два. А в модели одномачтовой яхты с бортами, кокетливо подкрашенными нитрокраской в алый цвет был один. Я до сих пор не представляю, как из банальной, чуть ли не консервнобаночной жести, олова, паяльника и свободного времени можно было творить такие потрясающие вещи. Сцуко-папа был умелец. Талант. Практически гений.
Он часто выходил в наш детский двор, держа в руках свое очередное творение и запускал его в фонтан, который был в центре детской площадки. Он выходил с сыном, и я удивляюсь, почему над Антоном не открывалась гигантская воронка по Лукьяненко. Сцуко-папа выпускал корабль на воду, щелкал переключателем и он, чуть покачиваясь, шествовал по волнам... волны создавали мы, болтая в воде бассейна руками и роняя завистливую слюну на воротники заботливо чиненных мамами рубашонок. Это было прекрасное зрелище.
Ну, Лукьяненко-то, видимо был прав.
Как-то видимо все сконцентрировалось в один прекрасный момент.
И этот момент наступил на футбольном поле.
В футбол играли подростки постарше. Ну то есть нам они казались конкретно взрослыми людьми, им было аж по 14-15 лет. Нас, малышню, они использовали как пушечное мясо для защиты. Когда очередной центрфорвард прорывался к воротам, ему в ноги кидалась куча малолеток вполовину ниже него, практически выбивая мяч их под его ног и частенько роняя игрока носом в травку. Травмы были, но несерьезные. Синие ноги. Разбитые носы. Легкие царапины.
В тот день Антоша был на защите один, а центрфорвардом команды-соперника был мой старший брат. Большой он у меня был уже тогда, секция карате-кекусинкай трижды в недели, дури немеряно, в общем, перспективный футболист. Он вышел к воротам с мячом, занес ногу для коронного удара в "девятку", когда Антоша сделал подкат. Только подкат почему-то не удался, Антоша промахнулся и въехал правой ногой в створ между левой опорной конечностью брата и занесенной для удара правой.
И братец врубил. Хорошо врубил. С расчетом на верный гол.
Нет, тут я должен для художественности замысла написать что-то типа "по моим детским ушам резанул характерный хруст, заставивший похолодеть что-то в груди. Так я узнал, что есть сердце и оно может болеть и сострадать". Ну ничего такого, конечно, не было. Просто Антоша вцепился в правую голень и начал орать. Орал он так, что уши закладывало. Все мгновенно бросились к нему, стали что-то спрашивать, а Яша, сын начальника медсанбата, авторитетно заявил "Да это растяжение, фигня, бывает, скоро пройдет". Однако Антоша приподнял ногу, и она согнулась под каким-то неподобающим углом. И тут брат понял, что дело дрянь. И, подхватив Антошу на руки, бегом понес его домой...
Антоша отлеживался дома почти полгода. Его закрытый перелом был какой-то сложный, его сперва скрепили винтами, загипсовали, потом сняли винты и снова загипсовали. Учителя ходили к нему домой, чтобы он не отставал в учебе. Одноклассники, конечно, тоже навещали его, и я в том числе. Дома у него я играл с моделями кораблей, которыми были уставлены все полки и полочки. Чувствовал я себя немного неудобно, потому что именно мой брат уложил Антошу в кровать и я почему-то по-детски думал, что это было из-за моей зависти. Потому что зависть - штука скверная и неправильная. Я это читал в умных детских книжках. Завистливые дети в конце этих книг всегда оказывались в не очень удобных ситуациях. Приблизительно как я тогда, в комнате у Антоши.
С тех пор я перестал завидовать кому бы то ни было.
А то мало ли что.