Саакашвили расстегнул ремень, разделся и, подложив руку под кудрявую голову, проговорил сонно:
– Сон после работы – хороший сон. Тепло тут, мягко, над головой не капает, а все-таки поспать по-настоящему можно только у нас, в Грузии. Там, бывало, ложишься, ставишь около себя кувшин вина; двери открыты настежь, ночь входит в дом, звезды входят в дом…
Оказывается в детстве, летом в деревне у бабушки, я почти каждый день видел по телевизору Саакашвили. Плюс к тому я, как и все мальчишки стран Варшавского договора, хотел быть похожим на Саакашвили. Ну, или хотя бы на Саакашвили, так как были претенденты и покруче. Однако, лишь Саакашвили был нашим – советским. Правда постоянно разъяснять иностранцам, где находится Грузия (тогда ещё не Джорджия), он достаточно скоро устал, и придумал легенду, что он из польского Сандомира.
Сержант Григорий Саакашвили «Гжесь» - механик-водитель танка «Рыжий» (на польском «Rudy»). Его роль, в суперпопулярном в СССР сериале «Четыре танкиста и собака», исполнил поляк Влодзимеж Пресс. Из-за наличия этого колоритного персонажа, мальчишки дали сериалу название «Три поляка, грузин и собака».
По сюжету, действия сериала разворачиваются во время Второй мировой войны, на территории Польши и других стран Восточной Европы, освобождаемых советскими войсками. Главные герои сериала - четыре танкиста. Танк Т-34 с номером 102, названный экипажем — «Рыжий» в честь ещё одной главной героини — русской девушки Маруси по прозвищу «Огонёк», отпечатками ладоней всех членов экипажа на борту — тоже своего рода действующее лицо. Ну и конечно, немецкая овчарка, по кличке Шарик.
За время этой песенки, я успевал добегать с одного конца деревни на другой, к своему другу Олегу. Смотреть кино именно там, было целой традицией. Обязательным было молоко и белый хлеб с сахаром.
Родившаяся за несколько месяцев до войны в Лиде (сейчас Белоруссия), польская актриса Поля Ракса (Маруся), нас тогда не очень интересовала. А вот сегодня её типаж вполне себе современный.
Тогда в «нелихие 80-е» поляки-грузины-русские для меня, были единое целое. Так воспитывали. Поляк был, ну как человек из другого города. Насчет грузин, не было ни каких сомнений до самого последнего времени. Тарас Бульба тогда пылился на полке школьной библиотеки.
Недавно сериал вышел на DVD. В августе 2006 года сериал был запрещен к показу в Польше . По словам Ежи Буковского, на тот момент пресс-секретаря правления организации ветеранов и партизан (POKiN) в Кракове, сомнения у ветеранов вызывают, в частности, следующие эпизоды фильма "Четыре танкиста и собака": непонятные обстоятельства появления главного героя в Сибири и изображение братства польской и русской армии. "Можно было в это верить тридцать лет назад, а не сейчас", - заявлял Буковский. Однако вскоре, запретивший в свое время показ сериала Председатель польского телевидения Бронислав Вильдштейн, был отозван со своего поста. Снят был и запрет на четырех танкистов.
В середине 90-х многосерийный фильм "Четыре танкиста и собака", созданный режиссером Конрадом Наленцким по сценарию писателя Януша Пшимановского, был признан самым лучшим телесериалом, когда-либо снятым в Польше. Новый его показ в утренние часы привел к срыву занятий во многих школах. "После каждой серии на телевидение звонили директора школ и родители с просьбой перенести показ фильма на более поздние часы, когда дети вернутся с занятий", - сообщила газете "Культура" представитель дирекции программ гостелевидения Кристина Межвиньская.
Экипаж танка «Рыжий»
Ольгерд Ярош, «Ольгерд» (роль исполняет Роман Вильгельми) — поляк (в книге русский Василий Семенов), первый командир «Рыжего», до войны бывший метеорологом. Изначально попал в 1-ю танковую бригаду Войска Польского для обучения экипажей новых танков примерно в 1944 году. Мужественный и рассудительный офицер, уважаемый всем экипажем. Погиб весной 1945 неподалёку от Гданьска, хотя Густлику показалось, что он видел его в Берлине, поэтому жив он или нет, точно неизвестно.
Маруся "Огонёк"
Ирена
Лидка - любовь Саакашвили.
Кстати, на сайте imdb.com фильм получил высочайшие 8.1 из 10 баллов (почти как у первого «Крепкого орешка»).
Бонус 1. Цитаты из книги:
Оба работали молча, понимая друг друга без слов. Горячее масло тонкой струйкой стекало в ведро, окутываясь паром в желтоватом свете лампы. Стоя на коленях по обе стороны трактора, они подставили колоду, ослабили болты, вывернули их, сняли картер. Янек паклей обтер теплые шейки коленчатого вала.
– Тебя как звать? – спросил его тракторист.
– Ян Кос.
– Ян Кос? – повторил тот, осторожно и медленно выговаривая слова. – Трудное имя.
– А тебя?
– Григорий Саакашвили.
– Тоже нелегко запомнить.
– Я, брат, из Грузии. Понял? Эх какие там горы! А на этих горах снег белый, сверкает на солнце, как сахар, хоть языком лижи. А высокие какие! Видишь вот этот болт? А теперь посмотри на трактор. Здесь горы такие маленькие, как этот болт. А там горы такие же большие, как вот этот трактор.
Саакашвили расстегнул ремень, разделся и, подложив руку под кудрявую голову, проговорил сонно:
– Сон после работы – хороший сон. Тепло тут, мягко, над головой не капает, а все-таки поспать по-настоящему можно только у нас, в Грузии. Там, бывало, ложишься, ставишь около себя кувшин вина; двери открыты настежь, ночь входит в дом, звезды входят в дом…
– Через дверь или через сон?
– Как звезды входят? И через дверь, и через сон. Это все равно.
Внутри машины что-то стукнуло, заскрипело, и через передний люк танка стал выбираться механик. Сначала они увидели его голову, затем чумазое лицо и наконец плечи. В то же мгновение Шарик весело гавкнул, подбежал к механику и, опершись передними лапами о броню, лизнул танкиста в лицо.
– Что за порядки, черт побери! Только нос высунул, а тут собаки сразу целоваться лезут. У нас в Грузии…
– Григорий! – закричал Янек.
Танкист, наполовину уже вылезший из люка, замер, разглядывая Коса.
– Да, я Григорий Саакашвили. А ты?..
– Собака тебя узнала, помнит, как ты ей сахар давал. А меня не узнаешь?
– Янек! Товарищ лейтенант, я его знаю. Это ж мой друг. Мы еще с ним дрались, здорово дрались, пока не сообразили, что война общая – и его, и моя.
– Гора с горой не сходятся, а человек… – резюмировал лейтенант и, снова весело рассмеявшись, добавил: – Но я ничего не понимаю.
– Я тоже ничего, – согласился с ним Елень.
Янек в нескольких словах объяснил, в чем дело, и Саакашвили подтвердил сказанное Янеком, а потом подробно и красочно рассказал, как его взяли в армию, направили на завод учиться водить и ремонтировать танки, как был выпущен такой замечательный танк, что все сказали: «От Камчатки до Тбилиси никто так здорово не водит танк. Пусть наш Григорий едет на этом танке к полякам и покажет все, что умеет».
Елень еще раз внимательно осмотрел гвоздь, а затем молча ухватился за него пальцами. Рука его начала ритмично дергаться влево-вправо, влево-вправо. Под кожей вздулись голубоватые вены. Казалось, что дергается только рука, но через минуту гвоздь начал вылезать из дерева и наконец выскочил. Елень взял его в обе руки и без всякого усилия свернул в колечко.
– У нас в Грузии был один такой, коня поднимал. У тебя нет в Грузии родственников? – спросил Саакашвили.
– Раз так, тогда все ясно, – кивнул Саакашвили. – Я предпочитаю смотреть за танком. Позаботишься о нем – он никогда не подведет тебя. Как это у вас по-польски говорится: «Машина – то не дивчина».
Саакашвили перестал теребить волосы, посмотрел на свои руки и вернулся к механизмам, будто его там вдруг что-то заинтересовало.
Саакашвили ткнул его в бок, давая понять, чтобы он замолчал наконец. Потом вдруг что-то вспомнил, полез в карман гимнастерки и крикнул:
– Ай-я-яй! Слушай, Янек, сейчас ты будешь плясать. У меня кое-что есть для тебя. Знаешь что? Письмо!
– От Лидки? – просиял Кос и тут же подумал, как несправедлив он был, выговаривая девушке за то, что она не писала. Может, оттого она и обиделась.
– Можешь не плясать, – нахмурился вдруг грузин. – На!
Густлик и Григорий лежали на траве рядом. Саакашвили допытывался, у Еленя:
– Ну не будь ты таким вредным, придумай мне какое-нибудь место, чтобы я знал, откуда я родом. Придем в Польшу, люди спросят: «Из каких мест, солдат?» А что я им отвечу? Объяснять, откуда и как, это очень уж долго, времени не хватит. Ты мне подбери какое-нибудь место хорошее в ваших краях и расскажи, какие там горы или реки, какой лес, какие дома стоят. А когда меня спросят, я уж буду знать, что ответить.
За деревьями лежали пестрые поля, нарезанные узко, как полоски из цветной бумаги. Война прошла здесь так быстро, что не успела их выжечь.
– Вот смех! – удивленно восклицал Саакашвили, привыкший к необъятно широким полям в Советском Союзе. – Шагнешь один раз – картошка, шагнешь другой – рожь растет, еще шаг – и в капусту попал.
Не переставая удивляться новому пейзажу, он нажал на сигнал и, неистово гудя, прибавил газу. Тягач, шедший впереди, поспешно свернул вправо, пушка отъехала к самому рву, освобождая дорогу.
Танк, как известно, не подушка, шкура у него достаточно тверда, чтобы любой иного рода «экипаж», движущийся по шоссе, относился к нему с почтением. Они уже начали обгонять орудие, но в этот момент в наушниках раздался щелчок переключателя переговорного устройства, и механик услышал голос Семенова:
– Джигит, сними ногу с газа – и на место в колонне. Не нарушай порядок на марше.
Григорий, выслушав приказ, хоть и с неохотой, но притормозил и теперь тихо, спокойно ехал среди тягачей. Но он не мог долго сдерживать себя и, расстегнув на шее ларингофон, чтобы его никто не слышал, заговорил сам с собой:
– Маршевый порядок, место в колонне… Еду теперь, как старый осел на базар. Подумаешь – тащат трубы, вот и не спешат. А мы, может, там нужны. И всегда эта артиллерия сзади плетется… Тебе передохнуть некогда, а они тут вылезли на башню, ветерком их обдувает, природой любуются…
Последние слова были, конечно, сказаны в адрес не артиллеристов, а остальных членов экипажа, которые, включая и Янека Коса, сидели в открытых люках.
– Природой любуются, а я, как дурак, один внизу. Только и вижу, что эту трубу…
– А этот чернявый чего молчит? – показал старый крестьянин рукой в сторону люка, из которого высунулся по пояс Григорий Саакашвили. – Этот вроде не наш?
– Наш, из-под Сандомира, – убежденно пояснил Елень. – Его отец трубочист, оттого он такой черный. А молчит, потому что от радости онемел.
– Машина – то не дивчина, – произнес по-польски Григорий одну из немногих фраз, которую хорошо выучил, и на всякий случай опять нырнул в танк, спрятавшись за броней.
– А это что! Расплодились, как тараканы.
– Что такое таракан? – спросил Черешняк, подтягивая короткие голенища.
– Таракан? – переспросил Саакашвили и пожал плечами. – Забыл, как это называется по-польски… Ну знаешь, черный такой, шесть ног, быстро бегает и очень вредный.
– А, знаю, – рассмеялся Томаш, – у нас в партизанском отряде такая загадка была. Это эсэсовец на лошади.
– Неправильно! – рассердился Григорий. – Зачем насекомое обижаешь? Я сейчас вспомню, по-польски это похоже на название одной пустыни… Кызыл-Кум, Кара-Кум, Кара-мух?
– Люх, – уточнил Черешняк. – Не «мух», а «люх».
Внизу, рядом с танком, Вихура и Саакашвили, забыв обо всем на свете, пытались взять в окружение красавицу докторшу.
– Панна хорунжий, вы, наверное, не поверите, но наш танк самый прославленный во всей армии, – рассказывал Франек.
– Наш, – возразил Григорий.
– Наш, – подтвердил капрал. – И этот лагерь освободил, в сущности, один наш экипаж.
– Наш.
– Я и говорю, что наш.
Саакашвили, которому было бы трудно взять верх над Вихурой в словесном состязании, к тому же на польском языке, попросту легонько оттолкнул соперника в сторону.
– Глаза у вас – как звезды в летнюю ночь, губы – как кизиловые ягоды, – ринулся на штурм грузин.
Томаш, наклонившись из башни, протянул разговаривавшим стакан вина и принялся наливать второй. Девушка, обезоруженная натиском, смеялась.
– Такого милого экипажа я еще не встречала, – щебетала она, глядя на Янека. – А что мы будем пить? – Эти слова были обращены к грузину, но ее глаза не отрывались от Коса.
– Испанское вино, трофейное, – быстрее всех успел ответить Вихура.
– У вас говорят – брудершафт, а у нас – вахтангури.
– Со всем экипажем?
– Разумеется, – ответил Янек. – Только Шарика вот нет.
– Кого?
– Шарика. Это наша собака, – пояснил юноша. – Но как только я его снял с поста, он куда-то умчался и не возвращается.
– Ну, он и так пить бы не стал, – проворчал Вихура.
– Кто знает, – усмехнулся Кос, припомнив ночное приключение в Шварцер Форст.
Он перекинул ноги через край люка, готовясь спрыгнуть на землю, но задержался, вглядываясь в перспективу улицы.
– Магнето летит сломя голову в нашу сторону, – узнал он водителя. – Без Густлика. Гонорату везет.
– Он Еленя высадил по дороге, а потом вернется за ним, – успокоил всех Григорий и осторожно прикоснулся своим стаканом к стакану девушки.
Они переплели, как требует обычай, руки и выпили по глотку. Саакашвили поцеловал докторшу в губы, похожие на ягоды спелого кизила, но не так крепко, как ему хотелось: девушка выскользнула из его объятий.
– Григорий.
– Ирена, – отозвалась она.
Бонус 2. Маруся (то есть Поля)
1993 год
Чё-то много получилось. Всем сорри.
