Мне кажется, это было мое предпоследнее лето на даче, которую я так в то время ненавидела. Каждый год, начиная с моих одиннадцати лет меня и брата отвозили на дачу, к родителям моего отчима. Брат был младше меня на девять лет и мне нужно было читать ему сказки, возиться с ним, гулять. Он был очень славный ребенок, но мне хотелось свободы. Поэтому дачное лето было для меня настоящей каторгой. Почти всегда, кроме выходных, когда приезжала мама и недели в конце лета, когда в отпуск приезжала тетя Лена, а родители отчима уезжали в Москву передохнуть и «обмыться-постираться». И вот тогда наступало прекрасное время. По-настоящему дачное, во всем совеем великолепии. Днем я таскалась с друзьями, потому что Лена сама с удовольствием возилась с моим братишкой, предоставляя мне свободу действий. А по вечерам, когда уже смеркалось, мы гуляли по нашему дачному поселку, с довоенными еще, огромными участками, рассматривали дома и разговаривали. Почти обо всем на свете. С Леной было интересно все - гулять, разговаривать, играть в лото или домино. С ней было спокойно. И что самое главное и ценное – она не запрещала мне слушать музыку.
Однажды вечером, как обычно после ужина, мы втроем ( я Лена и брат) сидели за столом. У нас на террасе стоял большой круглый стол. Лампа над столом горела неравномерно, напряжение как всегда скакало. В углу тихонько трещал телевизор, потому что несмотря ни на какие антенны он плохо показывал. Но нам до этого не было никакого дела, мы играли в домино или в карты. Обычный наш дачно-вечерний досуг. Сейчас уже достоверно не помню, как все произошло. Наверное, в новостях сказали, что погиб Цой. Помню только чувство оцепенения и первую горечь утраты. Настоящей утраты. Сейчас это кажется наивным, но тогда было именно так. Я думаю, что я заплакала. Тетя Лена как могла, утешала меня и даже немного посидела со мной и послушала Цоя. Всю ночь после этого я лежала на кровати в тихой маленькой комнате, в которой мы спали с братом и слушала по кругу и до бесконечности те две кассеты, которые у меня были с собой. Слушала и плакала. Мне было очень грустно в то время.
Не помню, как быстро после этого я приехала в Москву. Надо отдать должное моим родным – они как-то правильно восприняли мою тоску и печаль. Я купила себе значок, оделась во все черное, это казалось мне правильным и уместным. И так я продолжалось несколько дней, пока я встречалась со своими друзьями, с которыми мы вели бесконечные разговоры о том, что Вити Цоя больше нет, слушали и слушали кассеты, пели, курили и иногда плакали.
А потом я узнала, что где-то в центре продают его последний альбом и мы поехали с Машкой за ним. Нам дали кассету, плакат и значок. Я слушала альбом около недели и излечилась от своей печали. Кажется, что навсегда.