Для меня, этот день стал достаточно важным для моей дальнейший судьбы. Хотя меня лично авария не затронула. Я жил в Москве и готовился пойти в первый класс, когда это все случилось. Помню, числа 29-го, когда только-только стали появляться первые сообщения об аварии, меня в детский сад отводил отец. Он последние дни постоянно на работе был, и по долгу службы был в курсе событий гораздо больше, чем остальное население страны (начальник отдела радиации Госкомгидромета в то время).
И вот я его спрашиваю, дескать, «пап, а что там случилось?». Не помню, в общем, что он ответил (прошло уже очень много лет), но сводилось все к тому, что ничего хорошего.
Потом, отец уехал в командировку туда. Я если честно, до недавнего времени не особо был в курсе, кем конкретно он там был. В те времена – мне это было не особо понятно, а потом как-то уже неудобно спрашивать, мол «пап, а двадцать лет назад, в Чернобыле, у тебя какая должность (функции) была?». Ну, т.е. я знал, что они там с радиационной обстановкой на территориях около ЧАЭС разбирались, но как-то не очень подробности знал. Вот, в наш век интернетов и Википедий узнал. Он там возглавлял оперативную межведомственную рабочую группу по оценке радиационной обстановки при правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Да, вот, позор, на самом деле – узнавать, чем занимался отец в Чернобыле из Википедии. Но не о том речь.
Помню, когда он приезжал домой «на побывку», а по воспоминаниям (достаточно расплывчатым уже, спустя столько лет) он там пробыл едва ли не все лето и осень 1986-го и потом туда часто ездил, он рассказывал о Чернобыле и мне, хотя я ни черта не понимал во всех этих «кюри», «цезиях», «стронциях» и т.д. было это дико интересно. Однажды, помню, он привез домой баночку-коробочку с почвой. Ну, точнее вез он ее на работу, естественно, но поскольку сразу с поезда (самолета?) он поехал все-таки домой, а не на работу, одну ночь эта баночка переночевала дома. Мать была в обмороке. А я от любопытства аж подпрыгивал. Разумеется, о том, чтобы вскрыть баночку мыслей у меня даже не было (я уже тогда был достаточно умным мальчиком), но я ее со всех сторон рассмотрел.
В общем, я «подсел» на тему радиации, Чернобыля и всего, что с этим связано. Потом, когда начали появляться книги об аварии ЧАЭС и ее последствиях (и они, разумеется, появлялись и у нас дома) я их прочитывал от корки до корки. Понимал тогда мало, начал потихоньку понимать только уже учась в институте, но читал почти все, до чего дотягивались мои грязные ручонки.
В общем, в конце концов, я на пятом курсе института получил себе тему «Изучение поведения Cs137 чернобыльского генезиса в объектах окружающей среды при температурах 100-900 С» и был дико счастлив, что мне удастся-таки поработать с настоящей «чернобыльской» радиоактивностью. Лабораторные работы с гораздо более активными источниками на радиохимии, в частности, были интересны, но не в такой степени – мы получали капельку активности из закрытого на амбарный замок вытяжного шкафа. Да, те источники на лабах было изучать гораздо проще и быстрее, в силу их гораздо более мощной активности, а тут я имел дело с сосновой корой и хвоей, где цезия было совсем чуть-чуть выше фона и у меня на один эксперимент уходил целый день, а то и два. Но это была настоящая активность из 30-км зоны, а не «фабричная» активность на лабораторных работах. Сложно объяснить, но, хотя эти эксперименты были гораздо более длительные и более скучные, они были одновременно и существенно интереснее. Руководителем у меня был Борис Иванович Огородников – начальник лаборатории радиации НИФХИ им. Л.Я. Карпова, где я последние полтора года своего обучения числился старшим лаборантом на полставки.
Потом, как то так сложилось, что радиация ушла из моей жизни, оставив только окружающую среду. Собственно говоря, дипломная работа – последний мой опыт работы с активностью. Дальше я этим уже не занимался. Но, наверное, именно это все в конечном итоге привело меня к моей профессии. Которую, я и люблю и ненавижу одновременно. А интерес к теме у меня начался именно с Чернобыля. Так что, в какой то степени, можно сказать, что авария на ЧАЭС предопределила мою профессию. Хотя, конечно, в апреле 1986-го я об этом не то, что не задумывался, а вообще как-то… Я тогда думал о том, что в этом году мне предстоит «переход на новый уровень» - из детского сада в школу.
Да, ну и в качестве эпилога рассказываю почти анекдотическую в историю. Мне ее рассказывала мать, сам я ее либо не помню, либо не присутствовал.
В общем, лето 1986-го года. Отец уже в Чернобыле. Вечером – звонок в дверь. На пороге военные из военкомата.
- Здравствуйте. А такой-то такой-то по этому адресу проживает?
- По этому. Только он сейчас в командировке.
- Да? А где? У нас тут просто повестка.
- В Чернобыле, где-же еще.
Немая сцена.
- Как в Чернобыле? А кто и когда его туда призвал? Повестка то у нас.
- Можно подумать, что только военные сейчас этим занимаются. Работа у него такая.
ЗЫ. На выходных заезжал к родителям, у отца на столе лежит Чернобыльский пропуск «Всюду». Он старые вещи разбирал и вот, наткнулся.
Я тогда как раз думал, что написать на тему Чернобыля и вот, заметив этот пропуск, решил не мудрствовать лукаво и написать не столько про саму аварию, сколько про то, как она «повлияла» на меня. Про саму аварию я тоже в свое время писал. Кому интересно – можно почитать здесь.