Первое, что было – «Отсчёт утопленников» на МКФ в 1989 году. Фильм не пользовался популярностью, хотя несколько снобов пытались разогреть общественное внимания, крича «Постмодернизм! Постмодернизм!». Публика, даже продвинутая, ещё не догадывалась, что постмодернизм – это то, чем надо восхищаться априори. Народ твёрдо знал, что лучшее кино на свете - это Андрей Тарковский и всё, что не было похоже на Тарковского или хотя бы на Феллини, во внимание не принималось.
Я, помнится, написал ядовитую рецензию, в которой доказывал, что фильм хоть и красивый, а бессмысленный, и что жалко усилий режиссёра, направленных на увешивание никчёмной конструкции изящными завитушками. Большинство со мной согласилось, хотя я был неправ.
В груде драгоценностей, которыми нас осыпал тот Фестиваль, «Отсчёт утопленников» потерялся. К тому же, для него не было контекста в поле зрения советского кинозрителя.
Второе явление Гринуэя советским людям состоялось через полгода, на «Неделе молодого английского кино» в Москве, а мне как раз доверили перевести каталог, потому как я в то время работал в Федерации Киноклубов. Аннотацию к «Контракту рисовальщика» я прочитал с огромным удивлением и решил, что как-то неправильно понимаю английский язык. Позже выяснилось, что понял я всё правильно, просто составители каталога в момент написания аннотации пребывали в ментальном ступоре. В общем, описание фильма было настолько бредовым, что я, бросив все дела, помчался его смотреть.
После показа «Контракта рисовальщика» мы, киноклубники, довольно долго спорили, кто же убийца. Большинство решило, что убийца – рисовальщик. Мол, он попытался своими рисунками бросить тень на уважаемых в обществе аристократов, и это как бы намекает. Я пытался убедить диспутирующих, что убийство совершили жена и дочь владельца поместья, но не преуспел, потому что сложная мотивация действий героев мне самому была не совсем ясна. Очень хотелось пересмотреть фильм и уточнить детали, но новой оказии пришлось ждать довольно долго.
А ещё через год, в Москве, в легендарном «Иллюзионе», прошла ретроспектива «Запрещённое кино Европы», то есть показывались те европейские фильмы, которые были категорически запрещены к показу даже киноведам, даже в рамках работы в киноархиве. И вот тогда, с «Повара, вора, его жены и её любовника», Гринуэй стал по настоящему широко известен среди любителей высокохудожественного кинематографа в уже разваливающемся на части СССР. Хотя, конечно, он был далеко не так любим, как Фредерико Феллини.