1. Игрушечный «маузер», точная копия в натуральную величину, выточеная из алюминия. Папа подарил мне его на Новый 1976 Год, и я был счастливым владельцем в течение нескольких часов. Прыгая по заснеженной стройке, по штабелям бетонных плит, я поскользнулся и уронил «маузер» в щель между плитами. Несмотря на все усилия, не смог его достать. А утром не смог даже опознать тот штабель среди десятков других. В утешение папа выпилил мне из толстой фанеры профиль нагана, скопированный с иллюстрации в журнале «Человек и Закон», приклеил с двух сторон подпиленные куски фанеры на рукоятку и там, где должен быть барабан, так что получилось довольно убедительно. И я несколько лет играл с этим наганом в «неуловимых мстителей». Такой револьвер смотрелся намного интересней пластмассовых пистолетов из игрушечных магазинов, но «маузера» мне жаль до сих пор. Когда-нибудь в Италии или Испании я куплю себе модель «кольт» или «маузер». Или «люгер» - я видел такой в одном магазинчике в Сан-Марино.
2. Бабушкин сундук. Он стоял на террасе её избы-пятистенки, задвинутый в тупичок, между тёмной холодной кладовушкой (на входе в неё висела выгоревшая ситцевая занавеска) и внешней застеклённой стеной. Большой, заржавленный по углам сундук, заваленный старыми валенками и пыльными побитыми молью телогрейками. Мне не разрешали открывать эту сокровищницу, не подпускали к ней.
Только однажды на моей памяти сундук был открыт. Там оказались детские книжки, альбомы и папки с рисунками моего деда, погибшего на войне, кожаный планшет с нацистским орлом, сжимающим в когтях свастику, эсэсовский кинжал, необыкновенно красивая рюмка розоватого стекла с золотым вензелем, кобура от парабеллума (это я определил по потёртостям, в Махачкале у моего деда со стороны матери была целая куча кобур от именного и табельного оружия), почтовые открытки с видами Германии и красивыми марками, пачка писем и подшивки очень старых журналов. В числе прочего – предвоенная «Нива» с ятъями, твёрдыми знаками и рекламными объявлениями. Очень красивый иллюстрированный сбоник древнеегипетских сказок я успел только пролистать, его тут же забрала моя тётя, и больше я эту поразительную книгу нигде и никогда не видел. Зато мне удалось спасти «На Луне» Циолковского издания 30-х годов и «Чудо» Пьера Буля, выпущенное в 1961 году. Впрочем, обе брошюрки всё равно куда-то пропали в конце 70-х, во время моего отсутствия... Я не успел как следует рассмотреть все сокровища, как во дворе уже разожгли костёр и «мусор» был сожжён. У эсесовского кинжала была отвинчена и разбита эбонитовая рукоятка, нацистские эмблемы отец сточил напильником, а лезвие, насаженное на грубую деревяшку, ещё долго служило для разделки овощей. Мания уничтожать следы прошлого была свойственна не только моим родственникам со стороны отца. Позже я убедился, что сожжение даже невинных писем с фронтов или с курортов, не говоря уж об опасливом истреблении всех следов 30-40-50-х годов было условным рефлексом во многих советских семьях. Не просто поменять старую мебель на новую, безликую – а уничтожить, стереть все следы... Только на дачах и в забытых временем щелях, типа библиотек ведомственнных пионерлагерей, сохранялись свидетельства того, что прошлое у советских людей всё же было.
(может быть, продолжу)