Плачут все. И богатые, и бедные. А тот, кто не плачет сейчас, все равно заплачет - потом, через годы.
...Марианна ты моя Марианна... я ведь помню это сладкое ощущение детства - мама, молодая красивая, с модной в те года химической завивкой, на кухне стряпает пирожки с грибами, которые мы собрали сегодня утром (ездили на машине в лес всей семьей). Папа - красивый и вечный как олимпийский бог спускается во двор мыть машину.
Старшая сестра - длинная девочка с длинными косами и длинными играми в резиночку кричит: "Блин, Данка! Скорей включай телевизор! Сейчас же про Марианну будет новая серия!"
Я включаю старый телевизор с огромным кинескопом, дед ворчит, что в данкином возрасте такой бред рано смотреть, а бабушка ему отвечает: "Володя, да пусть смотрит, что хочет. Она вчера на моих глазах Шекспира читала!"
Из кухни тянется манящий запах пирожков, на экране Марианна обнимает Луиса Альберто, сестра мешает мне смотреть, щекоча меня за левый бок. Наша собака - смесь спаниеля с болонкой по гордому утверждению мамы - носится по квартире, и дед ворчит, что Горбачев что-то напутал с перестройкой.
Марианна с экрана истово молится деве Марии, и дед переключается с Горбачева на Бога, бубня себе под нос, что Бога нет. Бабушка отвечает, что деду по развитию, наверное, лет пятнадцать, потому что она в пятнадцать тоже не верила, а теперь, в шестьдесят с лишним очень даже верит...
... Мама моя не носит с тех лет химическую завивку, не стряпает пирожков, не собирает грибы. Она уже три года носит траур и собирает по квартире фотографии папы и деда.
Сестра моя мало похожа на длинную девочку с длинными косами, и вообще мало уже похожа.
Моя бабушка плачет и молится по ночам, телевизор давно сгнил на свалке, а Горбачев, как выяснилось, действительно глобально напутал с перестройкой.
Машину мы продали много лет назад, а собаку похоронили еще раньше. Что касается меня, то я иногда перечитываю Шекспира, ненавижу телевидение и покупаю пирожки на Ярославском вокзале.
Марианна в финале сериала оказалась не только богатой, но и счастливой - она выплакала себе право навсегда запечатлеться на экране любого кинескопа, она навечно осталась на кинопленке тридцатилетней, кудрявой и каштанововолосой. К сожалению, больше никто из участников событий того вечера такой возможности не получил. Ну разве только Горбачев. И еще Господь Бог, в которого, безусловно, начинаешь верить с возрастом.