Ну-с, продолжим с самого начала.
Естественно, что «западники» 20-х годов, среди которых самой активной и влиятельной группой были англофилы, стремились внедрять в советское искусство первую очередь энергичную сюжетность. Вместо слащавого сюсюканья госпожи Чарской и бессюжетных рассказиков из литературных приложений журнала «Нива» детям предлагалось приключение. Это очень важный момент, потому что приключение имеет начало, развитие, кульминацию и финал. И в финале герой всегда предстаёт перед читателем изменившимся. То, что англофилы обратились именно к популярной литературе своей любимой Англии – вполне естественно. Тем более, что к началу ХХ века только в Англии детская литература была выделена в специальный раздел и развита именно в виде детскоя литературы. В других национальных литературах вычленение книг для детей из общего потока представляло изрядную трудность. Другими словами, прибегать к конспирологическим построениям нет нужды, всё гораздо проще.
Но проблема советской детской литературы оказалась вот в чём: англофилы оказались слишком хороши в литературном плане и, когда в послесталинской культуре снова открыли самоценность детства и детских игр, Маршак и Чуковский превратились в эталоны, в фетиши, и их литературные предпочтения были точно так же фетишизированы. Появление «Площади Картонный Часов», «Троих на Острове» и прочих малых чудес советской детской литературы объясняется именно желанием припасть к живительному истоку, из которого черпали вдохновение авторы «Бибигона» и «Сказки о глупом мышонке». Некритическое заимствование попросту оборвало ту линию, которую пытались прочертить «отцы-основатели» советской детской литературы, то есть приключение в советских детских книжках приняло форму кольца – герои, совершавшие подвиги, к финалу оказывались в исходной точке, иногда замыкавшейся даже темпорально – как это происходит в замечательной сказке Виталия Губарева «Королевство Кривых Зеркал».
Отсюда, как справедливо замечает господин Корнев , всего один шаг до бесконечного детства «Питера Пэна», который, между прочим, переводился и издавался в СССР мизерным тиражом, изначально запрограммированный как супердефицит, только для детей элиты. Замечу в сторону, что в перестройку, как только рухнули оковы нормативов советской культуры, в замечательном сборнике английских литературных сказок опубликовали не восторженный гимн инфантилизму «Питер Пэн и Венди», а краткую и жуткую сказку «Питер Пэн в Кенсингтонском Саду», где вечное детство предстаёт как страшное проклятие.
Возвращаясь к перепосту, замечу, насколько интересно Сергей Корнев поправил мой исходный тезис. Он указал, что советская детская культура предназначалась исключительно для детей интеллигенции и верхнего слоя пролетариата. Ни пролетарские массы ни элита советской детской культурой не пользовались и откровенно игнорировали её. Со своей стороны, советская детская культура эпохи застоя последовательно игнорировала как элиту так и пролетариат (исключения есть – Ю.Коваль, например, но сие именно единичные исключения из общего правила). Это действительно так, я могу подтвердить на собственном опыте. Я рос вне интеллигентской среды и впервые встретил человека, читавшего «Трудно быть богом» Стругацких, когда мне было двадцать пять лет, а людей, которые читали бы Валерия Медведева, я не встречал никогда. Дети, подростки и взрослые, с которыми я общался до того, не испытывали ни малейшего интереса к советской детской культуре и весьма ограниченный интерес к советской культуре в целом. Сергей Корнев свидетельствует, что в верхах советского общества положение было точно таким же.
И это обстоятельство объясняет, что же случилось с культурой в 90-е годы, откуда взялась эта чудовищная черная дыра, в которой до сих пор пребывают российские культура и искусство. К власти пришли дети советской элиты, которые росли в 60-70-80-х, заботливо оберегаемые мамами и папами от тлетворного влияния советской интеллигентской культуры. Но никакой другой в СССР попросту не было. С 50-х годов советская интеллигенция постепенно сконцентрировала в своих руках все области культуры и искусства, стала монополистом и, как сострили братья Стругацкие, «свернула пространство и остановила время».
В результате ученики столичных спецшкол, которых со школьной скамьи готовли в МГИМО, росли дикарями. Всё, что им дозволялось: дефицитные переводы английских книжек викторианской эпохи, а этого, как минимум, недостаточно для полноценного эстетического развития. От декадентствующих советских интеллигентов «золотая молодёжь» была отделена стеной презрения пастухов к стаду. Полагаю, что особую желчность этой ненависти добавляло то обстоятельство, что сам факт существования элиты отрицался: сами представители элиты с истерикой (свидетельтствующей о запущенном неврозе) отрицали и отрицают свою принадлежность к элите. Ну да, советский социум был обществом тотальной конспирации...
Естественно, когда новое поколение советской элиты пришло к власти в 90-е годы, оно постаралось разрушить советскую культуру (которую ассоциировала с теми годами, когда приходилось конспирировать за высокими заборами дачных посёлков, а выходя в город, притворяться советскими людьми. Но, разрушив старую советскую эстраду, старую советскую литературу и старое советское кино, новая элита не смогла дать ничего взамен, ибо была изначально пуста.