1986
Лагерь назывался "Никольское". С изрядным трудом я сейчас сумел отыскать это место на карте, единственный ориентир - рядом протекала река Нара, и неподалеку было некое то ли Ольхово, то ли Ольховка. Не помню также, какой организации этот лагерь принадлежал.
Весь лагерь размещался в единственном двухэтажном здании. На Викимапии я нашел единственное фото, оно ниже. Ясное дело, тогда здание не было разорено. Имея толику воображения, нетрудно представить себе его тогдашний вид.
Вдоль здания пролегала асфальтовая дорожка. Перпендикулярно ей вторая дорожка начиналась примерно от здания и уходила куда-то в лес. В лесу была расчищена площадка для построений и небольшое футбольное поле. Виду у них был такой, как будто джунгли наступают и вот-вот захватят эти расчищенные клочки. Лес вокруг был реально тёмный, мрачный и сырой. На земле повсюду росли папоротники.
Всего отрядов было четыре. По невыясненной причине я попал во второй отряд, хотя по возрасту находился где-то между третьим и четвёртым. То есть все остальные в отряде были старше меня минимум на два года. В то лето я только готовился пойти в третий класс, и единственный во всём отряде ещё не был пионером.
Кроме нас, в нашей комнате жила часть первого отряда, то есть я находился в окружении детей либо старше себя, либо сильно старше. Со мной в отряд попал сын одной маминой знакомой с работы, наверное, мама думала, что мы с ним сможем дружить, но он оказался на редкость унылым и мутным, за всю смену мы с ним обменялись, может быть, десятком реплик.
Вожатой у нас была толстая тётка, которую все называли Наташа, а она в ответ страшно ругалась и требовала, чтобы её называли «Наталья Владимировна», и утверждала, что она не вожатая, а «воспитатель». Я, на всякий случай, не лез в бутылку и обращался к ней, как она просила. В первом отряде вожатым стал резкий типок по имени Игорь, недавно демобилизовавшийся из армии. Так как часть первого отряда жила в нашей палате, он зашёл к нам представиться. О себе он сказал прямо «Меня зовут Игорь. Я человек суровый». Потом он продолжил: «Вот это моя жена. Она беременная», - тут он пропустил вперёд сильно беременную девушку. «Ей нельзя нервничать, так что …», и он посулил всякие беды нарушителям порядка. Меня впоследствии несколько удивляло, что эта девушка постоянно курила.
По какой-то причине смена начиналась только через два или даже три дня после нашего приезда. Я не знаю, кто и зачем это придумал. Заняться было ровным счётом нечем. И если в лагерь я приехал в бодром и приподнятом настроении, то уже на второй день пребывал почти в панике. Я находился среди огромного количества совершенно незнакомых детей, большинство из которых были старше меня, я не знал, что предстоит впереди и, самое главное, ничем не мог себя занять. Завести себе друзей в отряде я не мог из-за разницы в возрасте, каждый из остальных пионеров в отряде предпочитал общаться со сверстниками, а не с мелочью вроде меня. Мы все были предоставлены сами себе на небольшом пятачке вокруг здания, и, за исключением утреннего построения с зарядкой и приёмов пищи, должны были всё время развлекать себя сами. К началу смены я уже готов был смыться из лагеря любой ценой. Это было хуже, чем ходить в школу.
Потом у нас появился ещё один вожатый – молодой рослый парень по имени Валера. Он был коротко стриженным, загорелым, носил белую футболку и напоминал мне комсомольцев, какими их изображали на иллюстрациях в детских книжках. Валера не то, чтобы взял меня под покровительство, но, по крайней мере, он явно заметил, что мне тяжело и уделял мне определённое внимание. Вроде бы мелочь, но он очень мне помог. К сожалению, Валера пробыл у нас недолго, может быть, дней десять. Я не знаю его фамилии, но если бы я сейчас смог его разыскать, то искренне поблагодарил бы за помощь и поддержку.
В один из дней нас повели купаться на реку. Первым делом нам запретили нырять. Так делали везде при массовых купаниях для детей, но я этого не знал. Минут через пять я спросил одного пацанчика, умеет ли он делать «поплавок». Он сказал, что нет, и тут же ему показал, как умею я. И тут же услышал с берега: «Эй ты, ныряльщик! А ну вылез из воды!». Оказывается, безобидный «поплавок» тоже считался нырянием. Я-то считал, что нырять – значит рыбкой прыгать в воду с берега.
Я даже не расстроился. В предыдущие годы мы с родителями каждое лето ездили к бабушке в Калининград, и до той поры купание для меня означало исключительно песчаный пляж и море. Травяной бережок и мутноватая вода не произвели совершенно никакого впечатления. Привыкнув к морю, трудно сразу оценить прелесть подмосковного купания, хотя она тоже есть.
Стоит отметить, что территория лагеря даже не была огорожена. Как-то раз я пошёл по уходящей от здания дорожке через лес. Вскоре лес закончился, и дорожка пошла по краю поля. Навстречу мне шли две тётки, которые накричали на меня в том смысле, что какого хера я делаю за территорией лагеря, хотя я совершенно точно не выходил ни за какие ворота. С той стороны вообще не было ограды, я потом сходил проверить ещё раз.
Я привёз с собой книгу Джека Лондона «Зов предков», но надолго её не хватило. У одного чела из первого отряда я взял почитать книжку «Саша и Шура», но дочитал только до середины, на самом интересном месте хозяин у меня её отобрал, потому что его досрочно забрали из лагеря родители. Вообще досрочно забирали много, почти каждый день за кем-то приезжали.
Моя кровать стояла через одну от двери, ближайшая к двери пустовала. Для меня это было удобно, потому что я один пользовался стоящей между койками тумбочкой. Дней через десять после начала смены перед тихим часом я увидел, что пустующую койку занял какой-то толстый рыжий парень постарше меня – все были постарше меня – в зелёных семейных трусах. Он сразу со мной заговорил полушёпотом:
- Привет! Меня Олег зовут! Я теперь здесь буду жить, рядом с тобой! Я с тобой буду всем делиться, вот увидишь!
Я не могу сказать, что обрадовался. Парень мне не понравился, он был толстым и неряшливым, непонятно было, чем он собрался делиться, и дружить с ним у меня тоже вряд ли получилось бы из-за разницы в возрасте. Меня больше напрягло, что придётся делить с ним тумбочку и вообще, я привык, что кровать напротив пустует. Странно, но буквально на следующий день этот тип исчез и больше я его никогда не видел, только в тумбочке я потом нашёл зелёные семейные трусы.
Как это ни удивительно, но я всё же завёл себе компанию из двух человек. Одного пацанчика звали Юра, про другого я вообще ничего не помню, кроме того, что он был. Он больше дружил с Юрой, чем со мной. Как-то раз я вошёл в комнату, и Юра заговорщицки предложил мне заглянуть к себе в тумбочку. Я заглянул и увидел там что-то непонятное.
- Это что такое? – спросил я.
- Это галчонок! – ответил Юра.
Они где-то подобрали галчонка и, не найдя ему лучшего места, посадили его ко мне в тумбочку. Галчонок был крупный, с чёрными перьями и жёлтой складкой в углах клюва. Летать он не мог. Галчонок прожил в тумбочке пару дней, думаю, у нас хватило ума его подкармливать. Потом Юра его «отпустил», то есть забросил в кусты. Подозреваю, что галчонку с нами не повезло. Потом Юру тоже забрали родители, в его отсутствие с третьим участником нашей компании дружба у меня не заладилась. Я снова остался в одиночестве.
Вот ещё интересный случай: как-то раз, когда я вошёл в палату, все вдруг накинулись на меня с руганью – оказывается, в моё отсутствие проходила некая проверка порядка в тумбочках, и именно из-за моей тумбочки наша палата получила двойку. Со слов окружающих выходило так, что они с самого начала смены готовились именно к этой проверке, навели в своих тумбочках блестящий порядок, а я умышленно испортил им все показатели и погубил все старания. Я ни про какую проверка ничего не знал, и думаю, дело было так: проверяющие, кто бы они ни были, внезапно вошли, заглянули в первую от двери тумбочку (мою), увидели там точно такой же бардак, какой можно было увидеть в любой другой тумбочке в нашей палате, радостно поставили двойку и пошли дальше, радуясь, что сэкономили время. Никаких последствий эта двойка не имела, проверки больше не проводились.
Для нас устроили две выездные экскурсии – в музей космонавтики в Калуге и в Тарутино к монументу в честь Тарутинской битвы. Поездка в Калугу получилась очень утомительной, и хотя сам музей мне понравился, он составил лишь малую часть экскурсии, подавляющую часть времени мы либо ехали, либо чего-то ждали. В Тарутино, как я помню, мне понравилось больше, наверное, потому, что нигде не приходилось подолгу ждать. На обратном пути в автобусе «Лиаз-677» одна деваха из нашего отряда завладела экскурсионным микрофоном и пела в него всякие песни, например, «Аист на крыше». Я даже не знаю, пыталась ли она поразвлечь всех остальных, или её просто пёрло петь в работающий микрофон.
Основную массу времени скучно было просто до невыносимости. Я дошел до того, что, чтобы себя занять, начал рифмовать в уме всякие дурацкие стишки и песенки, чего ранее со мной не случалось.
В холле висело расписание, где каждый день был обозначен каким-нибудь завлекающим мероприятием. Помню, был некий «Нептун», тот день из-за дождя тянулся особенно долго. Ясное дело, никакого «Нептуна» мы не увидели, как и почти всего остального из списка. Мероприятий я помню два: как-то проводился общелагерный турнир по шахматам. Мы расселись парами по лавочкам, я просрал и выбыл в первом же отборочном матче. А тот, кому я просрал, выбыл во втором, потому что тоже не умел играть. Первое место занял какой-то нерусский из первого отряда. Вторым мероприятием стал шуточный футбольный матч между первым отрядом и «бразильцами», то есть командой вожатых, одетых в какое-то тряпьё.
Помню, что потом мы придумали себе игру – делали из коры растущих повсюду сосен некое подобие корабликов, смазывали им корму смолой с тех же сосен и запускали их в лужи. Смола растекалась по воде пятном, и кораблик довольно шустро плыл вперед. Занятие это было интересным и безобидным, но с другой стороны, если пионеры в пионерском лагере вынуждены развлекать себя подобной хернёй, то это прямо указывает на недостаток организации.
Как говорят, всё имеет своё начало и свой конец, и окончание смены постепенно стало превращаться из недостижимой цели в вопрос ближайших дней. Но вышло так, что уехать домой вместе со всеми мне не довелось - дней за пять до окончания смены и примерно через сто лет после её начала я каким-то образом оказался в медпункте, где у меня диагностировали ни много ни мало свинку! Инфекционное заболевание в детском учреждении, просто щщекарно. Пару дней я пролежал в медпункте, а потом меня отвезли домой в медицинской машине. И ещё почти месяц я лечился дома. Но это всё мелочи, потому что пока я лежал в медпункте, в лагере появились вши, и многих пионеров по возвращении просто и без затей обрили наголо, что в то время было, конечно, исключительно позорно. Со свинкой я, можно сказать, выхватил счастливый билет.
Таким образом, первая поездка в пионерский лагерь оказалась полным провалом во всех отношениях. Мало того, что я оказался не подготовлен к длительному нахождению вне дома, в незнакомой обстановке, так ещё и лагерь оказался полнейшим говном - это не только мое мнение, с ним охотно соглашаются, например, мои родители. Собственно, это был и не лагерь, это были сраные потуги изобразить пионерский лагерь на пустом месте, не имея к тому ни материальных средств, ни нормального персонала.
То, что я увидел в этом "пионерлагере" настолько расходилось с моими детскими представлениями о пионерской жизни, что даже не смогло их перечеркнуть. Это были будто бы совершенно разнородные, не пересекающиеся миры.
Продолжение следует