С пылу с жару схватилась за «Плацкарт». Дочитывать не буду... Впрочем, обо всём по порядку.
Впечатления очень неоднозначные. Особенно от двух первых романов... Потому что – с одной стороны, это конечно трэш... и по форме, и по содержанию. Причём трэш, я бы сказала, избыточный, даже если учесть, что при слове «хуй» я в обморок не падаю, Юза Алешковского читывала, да и «Луку Мудищева» в своё время наизусть знала. Но тут его, с моей точки зрения, как-то многовато. Особенно в «Школе». С другой стороны, переизбыток тупейшего подросткового жаргона, матюгов и безэмоциональных описаний типа – «Посрал, пожрал, вздрочнул, бухнул, натянул, вытер» - постепенно выводит повествование в совершенно иную плоскость... метафизическую, я бы сказала.
И тут, как ни странно, напрашиваются аналогии с экзистенциальной прозой и весьма прозрачные ассоциации с «Чужим» Камю. Потому что генерация такого вот бессмысленного событийного потока – на фоне дотошного бытоописания городской периферии конца восьмидесятых – завораживает и, ей-богу, заставляет задуматься о вечном.
Козлов – как и я, 72-го года рождения. Потерянное поколение, чья ранняя юность – период сам по себе болезненный и непростой – пришлась на перестроечное время и развал всех социо-культурных основ. Я в общем-то тоже выросла на «рабочей окраине»: в наших «хрущёвках» селился вперемешку сельский люд из деревни Медведково и прилежащих, цыгане, водилы из 20-го таксопарка и пролетарии с шарикоподшипникового, асфальтового и хлебзавода через дорогу... Их дети слушали
Там всё равно были какие-то параллельные интересы, зачаточная способность к рефлексии (хотя бы по пьяной лаовчке), а самое главное – интерес к жизни! То есть такой вот вселенской скуки и разочарованности во всём, как описывает Козлов, лично мне не довелось увидеть ни во дворе, ни в школе, ни в студенческой среде. Наоборот! Открывалось море перспектив, у нас наконец появлялась возможность доказать родителям, что мы круче, что мир у наших ног, и пока они жаловались, что жизнь пошла насмарку – мы с азартом поглощали информацию и экзотическую выпивку, зарабатывали свою первую сотню баксов, путешествовали, топтали последние оставшиеся авторитеты... «бодун» после этой вакханалии наступит где-то в середине девяностых, а пока – ого-го! – в телевизоре секс, комсомол отменили, в палатке у метро можно записать на аудио- и видеокассеты хоть чёрта лысаго, от «Невы» и «Нового мира» невозможно оторваться, потому что издают всех и всё, и даже та самая Светка – она тоже что-то там читает и в состоянии проанализировать сюжет «Ассы»...
А для главного героя «Школы» «Асса» - ацтой, как бы сейчас сказали. «Дорз» тоже. Про Эрмитаж – что и говорить. Ему скушно и неуютно абсолютно везде, он неспособен не только к проявлению эмоций, но и просто к генерации каких-либо чувств помимо голода, сна и половой потребности. И именно это в моём случае создавало чудовищный саспенс: я не могла оторваться от описания некой параллельной вселенной... Вроде бы, вся атрибутика до боли знакома – и школьная, и дворовая, и студенческая – но всё как-будто бы про инопланетян.
Теперь о «Плацкарте» и почему я не буду его дочитывать. Там (в сравнении с «Варшавой» и «Школой») практически нет мата. Кроме того, молодые особи мужского пола – ранее именуемые «пацанами», - теперь заявлены как «парни», а женского – уже не «бабы», а всё-таки «девушки»... И – что вы думаете! Эффект уже не торт. Автор попытался сменить жанр и стилистику, но внезапно выяснилось, что литературу-то он в сущности не умеет. Эффекта изменённого сознания в отсутствие матерных заклинаний не наблюдается. Заявленный в более ранних вещах градус отстранённости не достигается абсолютно, и в этом случае отсутвие эмоций делает текст практически нечитабельным... потому что никакими другими ресурсами Козлов воспользоваться не возжелал (а может и не сумел).
Короче говоря, стало очень скушно. Что же касается «Школы» и «Варшавы» - то как минимум любителям социальной антропологии от всей души рекомендую.
Просто попытайтесь взглянуть на содержимое исторгнутой рвотной массы... философски.